37-летний тренер по борьбе, волонтер Евгений Тузов — обычный человек, который в начале полномасштабной войны оказался в блокаде в Мариуполе. Он не только смог выехать, но и спас тысячи людей, став комендантом крупнейшего убежища в городе. В эксклюзивном интервью в рамках спецпроекта «Украина в огне: невыдуманные истории» Евгений рассказал о жизни в блокадном Мариуполе: без воды, еды, света, медикаментов и связи под круглосуточными бомбежками.
В Мариуполе Евгений Тузов был известной личностью, особенно среди спортсменов. Он отличался тренерской деятельностью и организацией турниров по смешанным единоборствам (ММА) в городе. Тузов также был известен как активный общественный деятель: он организовал акцию «Challenge Green Planet» в Мариуполе и оказывал помощь малообеспеченным.
До начала полномасштабной войны, Евгений, известный многим как «Жека тренер», работал главным спасателем на круизном лайнере и проводил тренировки по различным видам единоборств в Мариуполе. В первые дни полномасштабного вторжения Евгений стал комендантом сразу трех укрытий, где от постоянных бомбардировок прятались 6 тысяч человек.
Адские дни выживания в Мариуполе
Поскольку мы разговариваем незадолго до второй годовщины полномасштабного российского вторжения, хотела бы начать с ретроспективного вопроса. Как для вас началось утро 24.02.2022?
Утро началось, наверное, как и у всех мариупольцев, с какого-то такого тревожного непонимания того, что нас ждет. В тот день мы были дома: я, моя мама и собака. Мы сначала не понимали настоящий масштаб происходящего. Мы думали, ну что может произойти. Ведь накануне нас всех успокаивали, что никакого наступления не будет. Выглядело, как будто что-то похожее на обстрелы в 2014 году, но мэр убеждал оставаться в городе, хотя на самом деле он сам находился в Запорожье. Мы думали, что снова где-то постреляет, а потом политики между собой договорятся и все успокоится и будет как раньше.
Со временем начали появляться мысли, что надо будет эвакуироваться, чтобы переждать, если будут обстрелы.
В первые дни большой войны у всех была паника. Какие тогда были ваши действия?
Паника началась, когда люди начали выезжать из тех обстрелянных территорий вокруг Мариуполя и тогда начали образовывать первые убежища. Мы начали видеть первых людей, которые рассказывали о том, что дом напрочь разрушен, кто-то под завалами остался, кто-то погиб.
Первым принял людей спорткомплекс TerraSport. Там в подвальном помещении были спортзалы по борьбе, кроссфиту, танцам.
Я приехал посмотреть, в каких условиях они живут и нужна ли помощь. И первое, что бросилось в глаза, — на первом этаже большое количество зеркал на стене. Подумал, что если рядом рванет, то осколками всех порежет. А снять зеркала никак нельзя было, потому что крепко были приклеены к стене. Поехал в строительные магазины, а они все закрыты. С трудом удалось выйти на владельца одного магазина, который подарил целый мешок скотча. Им мы все дружно заклеили зеркала.
С того момента я там и остался. Перевез маму и собаку. Впоследствии начали массово прибывать люди. И я понял, что в спорткомплексе больше нет мест. Мы стали обустраивать подвальное помещение в кинотеатре «Савона», это буквально в ста метрах от спорткомплекса. А когда и кинотеатр заполнился, то обустроить подвалы торгового техникума.
С чем возникали проблемы в первую очередь?
Люди бежали не только от обстрелов и пожаров, но и из-за полностью сгоревших квартир. Нам приходилось обеспечивать воду и еду. Были организованы службы безопасности, кухня и так далее.
Во дворах спорткомплекса, кинотеатра и техникума на кострах готовили еду. Многие предприниматели бесплатно отдавали со своих складов продукты, которые особенно быстро портятся, ведь в то время уже не было электричества.
В то же время были и такие, кто не упустил возможности нажиться на чужом горе. В некоторых магазинах по несколько раз в день переписывали ценники в сторону повышения.
Бывало, что привозили продукты полиция и военные.
В укрытиях среди наших «постояльцев» были младенцы — от рождения до года. Где-то полсотни. Очень много детей и подростков. И в какой-то момент стала огромная сложность с детским питанием. Вот, представьте, рожает женщина ребенка, она его кормит грудью, потом после определенных потрясений у нее молоко заканчивается, а детское питание достать просто негде. Купить негде. Везде идут бои. Ни магазинов, ни аптек, ни выехать за город. И были случаи, я знаю, когда умирали дети от того, что не было чего есть. Знаю случай, когда дедушка обменял свою «шестерку» на две банки молочной смеси для внука.
Потом у нас прекратились поставки воды очищенной, а со временем и водопроводной. Мы на машине легковой ездили к колодцу. Однажды приехали, а там все мертвые лежат, потому что снаряд туда прилетел. Мы оттащили тела, чтобы кровь в колодец не текла, и набирали воду, потому что она нужна.
Вода и еда — это было основной задачей для нас. Когда ты имеешь несколько тысяч человек, и всю эту воду надо где-то собрать. Потому что ты знаешь, что там уже бои, где ты ее раньше набирал. И ты начинаешь думать, где ее набрать в другом месте. Поэтому это были одними из основных таких задач.
Что было самое трудное в первые дни полномасштабного вторжения?
Абсолютно все. Это как жизнь с ног на голову поставить. Никто никогда не был в таких ситуациях. Мы оказались в полном окружении, когда город разбивают по кирпичикам.
Ты не знаешь, как реагировать на артиллерийские обстрелы. Потом ты учишься чувствовать разницу между видами артиллерии и снарядов. А еще — постоянные авиаудары. Я имею в виду не ракетами, а бомбами. А у нас это были именно фугасные авиабомбы, которые падали на дома.
Люди получали осколочные ранения и контузии. Вот, например, я имел наверное среднюю контузию. Я не знаю, потому что не могу определить степень, потому что, мне оказать помощь было некому.
Надо было обустроить быт в хранилищах, распределить эти продукты и все остальное. Еще нужно было разбираться с теми, кто пытался что-то украсть у своих же.
Было много и другого. Например, как наладить ту самую дисциплину, чтобы когда начинается обстрел, чтобы люди не бежали по головам и не топтали друг друга. Потому что старые люди бежали по детям, расталкивая их. Приходилось объяснять, кто заходит первый, а кто второй.
То есть, в эти первые дни, нужно было наладить сам процесс жизнедеятельности и дисциплину.
А когда начали появляться первые трупы вокруг, то ты едешь и видишь, что где-то лежит нога или рука. У людей начиналась паника. Некоторые мужчины отказывались выходить на улицу, потому что им было страшно. А каждый день надо было набирать воду.
Ежедневно были какие-то задачи и сложности. Просто когда человек занимается только своей семьей — это одно, а когда ты чувствуешь ответственность за несколько тысяч, то это другое.
Когда вы смогли выбраться из города?
16 марта, когда подъехал российский танк к нашему убежищу и я понял, что такому большому количеству людей там быть крайне опасно, если туда начнут лететь минометы, «Грады» или еще что-то… Это будет склеп.
В тот же день я и несколько тысяч жителей наших убежищ покинули Мариуполь.
Когда мы выезжали, нас проверяли. «Разденьтесь, покажите метки от бронежилета, от приклада, покажите отметки на ногах от берцев…», «Татуировки нацистские есть, нет?». «Служил или не служил? Телефоны просматривали полностью. И так на всех 26 блокпостах.
Куда вы переехали?
Сначала мы остановились в Ялте, что возле Мариуполя. Три дня были здесь, чтобы перевести дух. Потом поехали в Токмак, два дня жили в детском саду. Далее — в Запорожье. Остановились с мамой и собакой у друзей в Днепре.
В Днепре я нашел команду единомышленников, чтобы ездить эвакуировать мариупольцев. Когда можно было, то ездили по адресам, которые нам давали родственники, и забирали людей. В Мариуполь везли гуманитарную помощь, а оттуда — людей. Помогли выбраться из ада более сотни мариупольцев. А потом ввели спецпропуска на въезд, эвакуировать стало и сложно, и опасно.
Но сидеть без дела я не привык, и 12 апреля 2022 года в Днепре открыл шелтер для всех нуждающихся. У нас можно было поспать, получить горячий обед и медикаменты.
Чем вы занимались эти два года полномасштабного вторжения?
Эти два года наша команда помогала всем, кто просил. Мы вывозили людей с тех территорий, где шли сильные обстрелы. Например, из Бахмута, Купянска и Изюма. Туда мы привозили продукты людям, которые там оставались и забирали тех, кто хотел уехать.
Мы постоянно ездили с гуманитарной помощью в населенные пункты, которые только что были деоккупированы.
Например, когда освободили Херсон, то мы не поехали туда хайповать, как все. Мы поехали туда, где были жестокие бои в сторону Новой Каховки. Чтобы вы понимали, там трупы людей были «укатаны» в дорогу. Мы возили продуктовые наборы, медикаменты.
С командой ездили помогать и тогда, когда оккупанты взорвали дамбу. Мы на лодках эвакуировали людей и животных.
В декабре ездили в Авдеевку. На некоторых участках дороги мы были в радиусе двух километров от позиций российских войск. Привезли туда помощь и вывезли раненого мужчину.
Несколько раз попадали под обстрелы.
Какое самое теплое и самое ужасное воспоминание за период полномасштабной войны?
Самое теплое — это история младенца, которого принесли ночью завернутого в куртку после очередного артобстрела. Нам сказали, что только он выжил, а вся семья погибла. Там еще дедушка на него чуть не сел. Думаю, зачем он на эту куртку садится. Я его придержал, смотрю, а там что-то шевельнулось. А его (младенец — ред.) лицо в копоти было, замурзанное таким, его не было видно.
Малыша пытались выходить местные мамы. Я хотел его усыновить, занимался им. Но из-за отравления угарным газом ему становилось все хуже и наконец под минометным огнем доброволец повез его в больницу. В которой, неожиданно всем, нашлась мать мальчика. Мы общаемся и помогаем этой семье.
Самое ужасное воспоминание — это когда прибежал мужчина из частного сектора и просил помощи. Там был очень сильный артобстрел, который закончился. Мы сразу же побежали к дому и увидели, что девочку накрыло плитами и она стекла кровью. Или история мужчины, у которого под завалами осталась целая семья и не могли достать. Он несколько дней ходил к ним, лежал на этих завалах пока не перестал слышать голоса родных.
Также в голове засело еще одно ужасное воспоминание, когда я впервые увидел, как большая бездомная собака бежит с человеческой ногой. Это было 14 или 16 марта.
Блиц
Первая мысль после начала полномасштабной войны?
Да не может этого быть..
Если бы не война, то я бы никогда…?
Уже второй год для меня нет слова «никогда». Потому что, во-первых, «никогда не говори никогда». А, во-вторых, есть такое выражение, что «я уже ничему не удивлюсь». У меня тоже этого выражения нет, потому что жизнь всегда найдет, чем и каким способом тебя удивить.
Во время полномасштабной я впервые …?
Я впервые собственными глазами увидел столько смертей, взрывов и разрушений.
Что в первую очередь сделаете после окончания войны?
Хотелось бы совершить кругосветное путешествие, путешествовать по миру на яхте.